— А есть еще специализированные, — уточняет Пожилов, — психиатрические и анестезиолого-реанимационные. У них комплектация немного отличается. А так в каждой машине стандартный набор: укладка на полках, которые закреплены внутри салона, расставлено оборудование, баллоны с кислородом, кардиограф, дефибриллятор, наборы травматологический, педиатрический, акушерский. В начале и смены и по ее завершении у водителя есть 15 минут, чтобы принять и сдать машину. Включая уборку салона, проверку оборудования, технического состояния автомобиля. Плюс визуальный осмотр.
— Eсли отмотать время назад… Первый рейс. Что вы испытывали? Паниковали?
— Нет. Поначалу было необычно. Думать надо наперед, просчитывать самый короткий путь, направления, больницы. Приходится думать не только за себя, но и за того парня, соседа по движению. Хотя последнее у всех водителей так — отвечаешь за пассажиров и тех, кто вокруг тебя движется в потоке.
— Надо ли подтверждать квалификацию? Проходите ли вы обучение или аттестацию? А прежде, чем водителю доверят управлять каретой скорой помощи, чему он должен научиться?
— Eжегодно у нас аттестация по итогам курсов. Плюс каждый новый водитель сдает экзамены. Обязательно проходим обучение на использование светосигнальных громкоговорящих установок, проще говоря, спецсигналов. Пересдача раз в пять лет.
— В каких случаях разрешен спецсигнал?
— Eсли вызов срочный, мы можем его включить и допустить отклонение от правил дорожного движения. Многие меня спрашивают: если скорая едет с маячками, но без сигнала, обязаны ли другие автомобили ее пропускать? Могут, но не обязаны. А вот если звук и свет, тогда нам должны уступить.
— Ваши коллеги немного рассказали о вас. Что за история с кардиологом?
— Это за мной в первое время такое прозвище закрепилось. У нас водитель обязательно должен знать оборудование бригады, потому что мало ли какая ситуация возникнет… На первом же вызове подходят ко мне родственники больного, к которому приехала неотложка. Говорят: «Вас зовут». Я переспрашиваю: моя-то помощь какая нужна? «Нам сказали кардиолога позвать», — настаивают они. А сам я понимаю, что раз просят кардиолога, то медикам, наверное, просто нужен кардиограф. Говорю: пойдемте со мной. Проходим в салон, достаю им кардиограф — несите. Но они настаивают: «Нам сказали вас привести». Понимаю, они волнуются, стараюсь успокоить: я пока там не нужен. Ушли. Подобная ситуация повторялась несколько раз. Будто сговорились все. Потом меня и коллеги стали так звать — наш кардиолог. Только несколько лет спустя перестали.
— Но интерес к машине скорой помощи все такой же?
— Приезжаем в цыганский табор. Молодежь выходит, обступает автомобиль, им любопытно. Фельдшеры, молодые девушки, видя повышенный интерес, попросили меня пройти с ними к пациенту. Беру оборудование, закрываю машину. Идем в дом. Юный глава семьи бегает вокруг меня. Спрашивает: «Ты вроде бы за рулем приехал?» Не будешь же долго объяснять, что для безопасности пошел. Говорю: «Сейчас ситуация такая, что мы — медики — и возим, и лечим, все легло на наши плечи». Он успокоился.
— Водителю, думается, и дорога подкидывает бесконечное число историй?
— Это точно. В другой раз приехали на вызов — ребенку на улице нужна срочная помощь. Занесли его в салон нашей машины, врачи осматривают его. Я вышел, смотрю, а переднее колесо спущено. Надо решать, вызывать подкрепление или действовать прямо сейчас. Пока они работали — накладывали шину, обезболивали — успел поменять колесо. Выходят. Говорят: «Ждем дополнительную бригаду?» Объясняю, что уже нет. Коллеги даже не поняли и не почувствовали, когда поставил запаску. Подобных случаев было много, все и не упомнишь.
А вот что запомнится, так это прошлый год. Апрель. Дороги пустые. Нам удобно добираться до места вызова. Но при этом количество выездов тогда было огромным. Только успевали реагировать. Впрочем, работа вообще легкой не бывает. И потом, служба такая, как говорит наш главный врач, у нас все вызовы срочные. Eсли человек позвонил, значит, ему очень нужна помощь.
Поступил нам вызов, что водителю автобазы плохо. Приезжаем на место, пациент в сознании, но ему все хуже. Врачи проводят манипуляции, я в машине готовлю каталку. Они мне кричат, чтобы нес реанимационный набор. Хватаю его, подбегаю и спустя время сменяю одного из медиков — приступаю к непрямому массажу сердца. Мужчина рослый, крепкий, нужно много сил, чтобы прокачать его. Потом разряд дефибриллятора. Сердце запускается, он начинает дышать. За нами наблюдают его коллеги по работе. Лица у них в этот момент неописуемые — переживают. Показываю жестом, что все нормально. Доставили его в больницу. Потом интересовались, как там наш пациент лечится. Нам рассказали, что идет на поправку. Правда, очень ругается, что грудина болит. Но зато живой.
— Как вы реагируете на сигнал скорой вне работы?
— Испытываю тревогу. Оборачиваюсь, ищу глазами, откуда идет сигнал. Хотя многие говорят, что не слышат его. Но, может, им музыку стоит приглушить? Спецтранспорт издалека слышно. Независимо от того, скорая ли это, пожарная или полиция.
— Чем привлекла вас эта профессия?
— Всегда в движении, адреналин, понимание, что ты, пусть и косвенно, оказываешь помощь людям. Это такая гремучая совокупность факторов!
Автор: Оксана Корнеенкова, газета «Тюменский курьер»
